Когда же мистер Рейнскорт стал настаивать на том, чтобы сердце покойницы было бальзамировано и заключено в массивную золотую урну, весь Чельтенгам поверил в его искренность, а дамы ставили его в пример всем мужьям, мужья же из осторожности и вежливости не возражали. Но это трогательное доказательство неутешной скорби и привязанности мистера Рейнскорта к своей покойной супруге имело весьма странный финал. Первые дни огорченный супруг безвыходно сидел в своей комнате при закрытых ставнях, поставив перед собою на столе золотую урну с сердцем своей жены, но по прошествии нескольких дней пошел пройтись об руку со священником по самой уединенной части «променада» в сопровождении своей большой собаки. Неизвестно откуда эта собака стащила вареное бычачье сердце и, притащив его в зубах, расположилась позавтракать у ног своего господина, присевшего на одну из скамеек, после того, как он расстался со священником. При виде этого сердца огорченный супруг вскрикнул, как ужаленный, и, повторяя дрожащими губами: «Моя жена! Моя жена!», поспешными шагами направился домой. Собака шла за ним, неся в зубах сердце. Мистер Рейнскорт, войдя в свою комнату, бросился на диван и, к неизъяснимому своему ужасу, увидел, что собака, забравшись под стол, на котором стояла урна с сердцем мистрис Рейнскорт, принялась лакомиться принесенным ей сердцем. Мистер Рейнскорт позвал слугу и приказал, не глядя ни на что и отвернувшись лицом к стене: «Выбросьте сейчас это сердце! Слышите, выбросьте его сию же минуту!»

Слуга, молча, хотя и с недоумением, взял урну со стола и вынес, а спустя несколько минут вернулся и спросил:

— Куда прикажете поставить этот сосуд?

Рейнскорт взглянул и увидел, что урна была пуста. Этого он уже никак не мог вынести и приказал слуге сейчас же выйти из комнаты, велел готовить лошадей и в тот же вечер окончательно покинул Чельтенгам.

В то время, как разыгрались эти трагические события в Чельтенгаме, фрегат «Аспазия» обогнул мыс Доброй Надежды и шел с быстротой от 4 до 5 узлов в час. Вдруг один из вахтенных крикнул: «Скала под ветром!»

Капитан приказал подать себе зрительную трубу, и, так как он только перед тем говорил со старшим лейтенантом о Телемаковой мели, которая должна существовать где-то к югу от мыса Доброй Надежды, но точное местонахождение которой еще до сих пор не определено, то, полагаю, что они, быть может, случайно наткнулись на нее теперь, капитан М. приказал лечь в дрейф и спустить шлюпку, чтобы подойти ближе к этой скале. Но каково же было удивление, когда в то время, как готовили шлюпку, кто-то заметил, что скала находится в движении!

— Это какая-нибудь рыба или китообразное животное, — сказал Сеймур, — я сейчас видел, как над водой появился конец хвоста!

Но шлюпка была спущена, и предположение Сеймура оказалось справедливым: это был громадный кашалот, на голове которого имелся какой-то болезненный губчатый нарост, имевший вид скалы и до того большой, что не позволял животному уйти в воду.

— Не правда ли, как странно и вместе с тем как важно, — заметил капитан М…. когда судно уже продолжало свой курс, — что такого рода болезнь бывает присуща отнюдь не одной какой-нибудь особи, а целому виду животных?! Это обстоятельство может служить объяснением того, что многие скалы и рифы, о которых упоминается в различных судовых журналах, затем уже не могли быть отысканы.

— Да, если бы мы не убедились так, как на этот раз, все бы, конечно, были вполне уверены, что видели скалу! — заметил старший лейтенант.

После того все пошли к столу, и разговор вертелся все на эту тему, причем говорили еще и о том, что часто путешественникам не хотят верить, когда они передают самые правдивые факты, и охотно верят всяким вымыслам и басням.

ГЛАВА XL

Уезжая из Чельтенгама, мистер Рейнскорт написал записочку М'Эльвина с просьбой позаботиться об Эмилии, присутствие которой будет необходимо в замке. Устроив свои личные дела, они привезут ее с собой в Ирландию, где он намеревался пробыть некоторое время. Спустя несколько дней после отъезда Рейнскорта из Чельтенгама, Эмилия, жившая со времени смерти своей матери у супругов М'Эльвина, теперь впервые с сожалением возвращалась в сопровождении их в это родное гнездо, которое она так любила.

Трудно сказать, мучила ли Рейнскорта совесть, по крайней мере, с внешней стороны этого не было заметно.

Супруги М'Эльвина, не считая возможным оставить Эмилию одну в замке, на время поселились там с нею и сами, пока не были окончены все необходимые приготовления, а затем увезли ее с собой в коттедж, чтобы теперь заняться своими личными делами. Смерть матери сильно подействовала на молодую девушку, которая всегда была доброй и любящей дочерью. В замке каждая вещь напоминала ей покойницу, вызывая в ней мучительные воспоминания и горькие сцены, но самые горькие слезы она проливала, упав лицом на ту кушетку, где она сидела после того, как Вильям Сеймур так внезапно покинул замок.

Викарий поспешил принести свои соболезнования и утешения бедной девушке, но, видя, что она настолько примирилась со своей утратой, насколько это можно было ожидать, удалился с мистером М'Эльвина, от которого он хотел услышать некоторые подробности этого печального события. М’Эльвина рассказал ему обо всем весьма подробно, не упомянув, однако, о тех подозрениях, какие были вызваны историей с грумами, не считая себя в праве выставлять на вид что-либо, кроме несомненной очевидности в таком деле, где обвинение являлось столь унизительным для человеческого достоинства.

— Не странно ли, в самом деле, — заметил задумчиво викарий, — что над владельцами этого богатого поместья как будто тяготеет какой-то злой рок? Смерть адмирала де Курси произошла при крайне тягостных обстоятельствах: при нем не было никого из близких или друзей, чтобы закрыть ему глаза. Вскоре после того его прямой законный наследник утонул как раз в то время, когда это поместье перешло к нему по наследству. Я был опекуном этого наследника и даже не видал его: теперь мы снова видим страшную смерть владелицы этой собственности, и все это в течение каких-нибудь 13 лет! Вы, вероятно, слышали о страшной истории прежнего наследника этого поместья?

— Я только что слышал от вас, что он утонул!

— Или, вернее, мы полагаем, что он утонул, так как несомненных доказательств его смерти у нас нет. Но вот все обстоятельства этого дела, судите сами! — И викарий рассказал всю историю Вилли. — У меня хранятся и документы, — добавил старик, — и личность его удостоверить нетрудно по метке стрелы на плече, которую ему сделал старик Адамс, когда он был еще ребенком!

— Боже правый! Да неужели это возможно?! — воскликнул М'Эльвина, схватив викария за руку. — Неужели?!

— Что такое? Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что этот мальчик жив, что он был здесь с вами в течение этих двух последних лет, что этот мальчик — Вильям Сеймур!

— Боже милостивый! Как неисповедимы пути Твои! — воскликнул викарий. — Объясните мне, дорогой сэр, на чем вы основываете свое уверение?

На это М'Эльвина рассказал викарию, как он в былые годы был командиром судна, занимавшегося контрабандой, как ему удалось спасти Вилли, как затем он три года находился на его попечении, потом снова был принят на казенное судно капитаном М., взявшим его под свое покровительство.

— А метка, о которой вы упомянули, — добавил М'Эльвина, — и сейчас сохранила полную яркость, так что удостоверить его личность будет легко!

— Гм, да! Но это будет тяжелым ударом для бедной Эмилии! — заметил викарий.

— Не думаю, — поспешил его утешить М'Эльвина и сообщил своему уважаемому собеседнику о взаимной привязанности молодых людей и о рыцарском поведении молодого Сеймура.

— Как странно все это! Все складывается, точно в романе! Дай Бог, чтобы это и кончилось так же счастливо, как обыкновенно кончается в романах!

— Что же выдумаете теперь делать?

— Я думал бы немедленно послать за ним, но полагаю, что его судно уйдет в море прежде, чем он успеет получить мое письмо. А потому я полагаю, что следует сидеть смирно до его возвращения. Установить эти факты можем только вы да я: следует непременно принять всякие меры предосторожности, так как с мистером Рейнскортом нелегко и небезопасно иметь дело!